 - Превосходная ностальгия, виртуозное исполнение! (дядя Вова - гл.редактор Xyяtor.ru)
Дяди и тёти в подвале гуляли,
Детство своё без конца вспоминали:
«В этом углу размещалось гестапо,
А в том – похоронен сантехник Потапов...»
Я не всю свою жизнь был Волком Хуемщёлком, т.е. рядовым интернет-хуятором и полной заурядностью – как в Сети, так и в реале. Когда-то я был маленьким мальчиком по имени Володя Волков и ходил сначала в детский сад, а потом в среднюю школу.
Мой детский сад начался с того, что «плохой мальчик» Сашка Баринов по кличке Барашка (который пробовал однажды курить), страшным шёпотом рассказал мне на ухо такой вот стишок:
Хуй, Пизда
Играли в поезда.
Хуй споткнулся
И в Пизду
Воткнулся...
Мне было пять лет, и я ничего не понял. Однако стишок показался мне забавным, и я помчался по детскому саду, во всё горло его выкрикивая…
Далеко я не убежал: наша воспитательница Ираида Семёновна отловила меня и отвела в сторонку для самого серьёзного разговора.
– Вова, откуда тебе известны такие плохие слова? Кто тебя научил им? – приступила она к методичному расспросу, строго разглядывая меня через толстые стёкла очков. – Наверное, Саша Баринов? А? Не хочешь отвечать? Но ты же понимаешь, Вова, что это – нецензурные слова. И их ни в коем случае нельзя употреблять в речи. Воспитанный мальчик никогда такого не допустит...
Методом исключения я отсеял слова хорошие, «цензурные» от слов нецензурных. Правда, я не понял, что же в них было такого плохого, или, что ещё страшнее – нецензурного. Подумаешь, Хуй втыкается в Пизду. Они ж нечаянно. Не специально...
За те два года, что я провёл в детском саду, Ираида Семёновна ловила меня «на половых косяках» ещё дважды. Один раз я и ещё трое мальчиков нашли во время прогулки старый электрический чайник. Поставив его в кустиках, мы вчетвером дружно писали в него, а потом стали рассматривать залупки друг у друга – за этим занятием мы и были застуканы бдительной воспиталкой. На этот раз инициатором безобразной затеи был именно я, что Ираида без труда вычислила. Я был наказан, простояв в углу весь тихий час. Остальных просто отругали...
***
Более серьёзный проступок я совершил уже в самой старшей, подготовительной группе. К семи годам Вова Волков, не по годам серьёзный мальчик, был достаточно продвинутым в «запретных» вопросах, как ему казалось. Так, он знал страшную взрослую тайну – дяди и тёти всегда спят вместе и без трусов!
Причём этот факт они тщательно скрывают от нас, детей. И при этом ещё заставляют нас спать на отдельных кроватях! Да ещё и в трусах!! Большей несправедливости трудно было себе представить!!! А я никогда не мог выносить несправедливость...
В знак протеста я начал стаскивать с себя трусы, когда ложился спать. Мать, увидев это, помню, страшно разозлилась. Меня едва не выпороли.
Дома пришлось смириться; но в саду не было такого строгого контроля. Несмотря на то, что тихий час (двухчасовой дневной сон) был обязателен, почти вся группа уже выросла из него, и в период с 14.00 до 16.00 дисциплинированно лежала в кроватках – лишь притворяясь, что спит. В отсутствие воспиталки происходили самые серьёзные разговоры на самые волнующие темы – шёпотом, разумеется. При появлении Ираиды Семёновны разговоры тут же стихали, все мои сверстники прятались под одеяла и зажмуривали глазёнки. После исчезновения Ираиды народ снова оживлялся.
В последнее время «гвоздём программы» сделался я. Ложась, я всегда снимал трусы и оставался в одной майке. Это было очень волнующе – голым ягодицам было непривычно ощущать хлопчатую простыню, а члена и яичек непривычно касалось колючее верблюжье одеяло. Пролежав так все два часа, я нехотя натягивал трусы, одевался и шёл вместе со всеми на полдник.
Хоть я никому не говорил об этом, но новость о том, что «Волков спит без трусов», моментально сделалась достоянием группы. Убедившись в том, что это – правда, меня сильно зауважали. Товарищи мои оценили этот безумно смелый поступок по достоинству.
– Волков, а ты – без трусов? – с жадным любопытством спрашивали меня, едва Ираида, «отбив» нас, удалялась в комнату воспитателей. – Ну, и как?..
– Номально, – сурово отвечал я, закидывая руки за голову.
Группа лежала, молча мне завидуя. Последовать моему примеру никто не решался. Единого мнения по поводу того, хорошо это или плохо, у нас, «семилеток», не было. Одни восторгались моим беструсием, другие – осуждали его. Но насмехаться никто не решился, даже Сашка Баринов.
***
В следующий понедельник Светка Кашкарова призналась мне, что тоже сняла под одеялом трусы и так и пролежала до самого подъёма! При этом она честно-честно смотрела мне в глаза. Она побаивалась меня: я всегда смеялся над Светкой и таскал её за косички. Светка была рыжей-прерыжей, с рыжими глазами, с рыжими губами. У неё тогда только что выпали сразу два верхних резца...
Я смеяться не стал. Наоборот, я почувствовал, что это – самая страшная тайна, которой только можно поделиться с другим человеком, тем более – с мальчиком. И что ближе, чем эта рыжая Светка, у меня никогда не было и, пожалуй, никогда не будет...
Теперь мы оба стали спать без трусов. От меня до светкиной кровати было метра 4 и пяток кроватей моих товарищей. Но сознание того, что я – не один, что в нашей спальне есть человек, вполне разделяющий мои мысли и чувства, причём не словом – делом, окрыляло меня и приподнимало над действительностью охуенно.
Тогда-то мне и стало известно, что такое счастье.
Отныне мы стали ходить парой, сидеть за одним столом, пользоваться смежными шкафчиками. От прочей группы мы старались держаться поодаль и вне садика гуляли всегда вместе. Я стал ходить к Светке в гости, она – ко мне. Родители – и её, и мои – этому не препятствовали, наоборот, – одобряли.
Мальчик с девочкой дружил,
Мальчик дружбой дорожил...
А совместное двухчасовое пребывание без трусов (в одной комнате) проводило жирную-жирную черту между нами и остальным миром. Я старался не думать о том, что будет, если о нашей тайне узнают взрослые. То, что это будет катастрофой – и я, и моя сообщница понимали слишком хорошо. Это ещё больше сближало.
О наших чувствах мы никогда не говорили – я всей душой сочувствовал Светке, она – мне. Этого было достаточно. Наверное, её голую попку так же дразнила казённая жёсткая, сырая простыня с чёрным штемпелем. А половые губки и крохотный клиторок непривычно покалывало верблюжье одеяло...
Уже много лет спустя я прочёл в одной книге, что у маленьких детей есть только два пути зарождения либидо: 1. каннибально-оральный и 2. садистски-анальный. Чё-то мы со Светкой ни в один не укладывались. Или это было не либидо, а нечто высшее?
***
Недели две нам удавалось держать это дело в полной тайне и хуеть друг от дружки. Потом соседки по спальне – жирная Танька Воробьёва и ябеда Танька Сутеева – однажды подглядели за ней.
– А Кашкарова-то тоже без трусов! – ликующе заорали эти дуры чуть ли не хором.
Вся группа моментально оживилась и начала привставать с кроватей.
– Чё, правда?
– Урааа!!
– Совсем без трусов??
– Рыжая, покажи трусы!
– Рыжая-бесстыжая...
Заслышав шум, прибежала Ираида Семёновна, и все тут же спрятались под одеяла. Восторг при известии о светкиной беструсости сменился общим ужасом – если Ираида узнает...
Воспиталка не стала допытываться о причине внезапного переполоха в спальне подготовишек. Постояла, подбоченясь и грозно озирая 25 до смерти перепуганных притворяшек шести и семи лет от роду. Постояла минуты три и удалилась.
После её ухода некоторое время все лежали тихо, переводя дух. Потом раздались сначала отдельные голоса, выросшие в общее требование к Светлане Кашкаровой – предъявить доказательства того, что и она без трусов.
Доказательства в виде белых панталончиков в зелёный горошек были робко предъявлены Светкой. Этого было достаточно (заглянуть под одеяло никому не пришло в голову). Некоторое время группа лежала, переваривая эту огромную новость. Потом снова начала шептаться и переговариваться, обсуждая «Кашкариху и Волкова». Если к тому, что я всегда сплю, как взрослый дяденька, уже понемногу начали привыкать, то примкнувшая ко мне Светка придавала этой бессловесной арии совершенно новое звучание. Всех уже давно озадачивала столь неожиданно вспыхнувшая между нами дружба...
Весь вечер мы со Светкой держались за руки и старались не реагировать на то и дело останавливающиеся на нас взгляды. Группа продолжала обсуждение случившегося; то, что произошло, было столь из ряда вон, что требовалось время, чтобы как-то уложить эти факты в коллективное детское сознание...
На следующий день, когда Ираида, приведя нас на детскую площадку, заболталась с другой воспитательницей, нас со Светкой обступили полукольцом. Я увидел 23 пары абсолютно круглых, немигающих глаз. Дело было серьёзное; какой-то дурачок попробовал прокричать что-то про «жениха и невесту», но его успокоили двумя поджопниками.
– Волков, так у вас со Светкой что – любовь? – строго спросил Барашка. Видимо, он был уполномочен общественностью допросить нас.
– Какая любовь, Баринов! Любовь – глупое чувство. Это – инстит, – ответил я (я не был вундеркиндом, но непонятные слова всегда запоминал).
– Тогда почему вы оба без трусов спите?
– Так... просто...
– Чё «просто»? – Барашка прищурился. – Без трусов спят, когда любовь. От этого потом дети получаются!
– Дети получаются, когда восемнадцать лет, – подсказал кто-то.
– Из пизды...
– Пизда – у тёток!
– Сама ты пизда...
– А ты – хуй несчастный...
Группа яростно заспорила и едва не подралась. Ираиде пришлось разнимать моих товарищей и даже наказывать особо усердствующих. К разговору удалось вернуться только в раздевалке.
– Сегодня опять будете спать без трусов? – спросил Баринов.
Группа навострила уши.
– Я – буду, – хмуро отозвался я, стаскивая резиновые сапожки.
– Кашкарова?
– Буду...
Группа, охуев, примолкла.
– Ну и чё, подумаешь! – взбесился Барашка. – Чё тут такого – трусы под одеялом снять?
– Что ж ты не снимешь? Ссышь?
– Кто – я?! На что поспорим, что сегодня сниму?
Мы поспорили на марокканский апельсин и полпачки печенья «Снежинка», выдаваемых к полднику.
***
Этот тихий час превратился в своеобразное соревнование. Первым трусы снял я, за мной Светка. Третьим был Баринов... Кряхтя и ни на кого не глядя, он начал возиться под своим одеялом, извиваясь и что-то делая. Вскоре и его чёрные сатиновые трусы были вытащены наружу и продемонстрированы публике.
Баринов выиграл.
– Видал, Волков? Чё такого-то, трусняки снять. Думал, кто со мной, тот герой, а кто без меня, тот помойная свинья?
Я не нашёлся, что ответить врагу моему. Я был уверен, что отважиться на столь экстравагантный поступок в группе больше никто не решится, и воспринял вызов Барашки довольно болезненно.
Группа понемногу начала хихикать надо мной и Светкой – чем дальше, тем громче и обиднее. Мы оба лежали в своих углах и тихо страдали. Голость наших попок уже не радовала, а становилась невыносимо стыдна.
– А чё, Волков, – снова задрался Барашка. – Небось, думал, сильно взрослый стал?
Я проигнорировал его вопрос.
– Волков! Думаешь, они просто трусы снимают?
– А что, что они делают? – спросил кто-то с жадным любопытством.
– Взрослые – ебутся, – авторитетно заявил Сашка. – По ночам ебутся...
– Ух ты... – загудела группа. – А как, Саня?
– Ну... это когда они голые вместе в кровати.
– В одной?
– Ага. Твои папа с мамой как спят?
– Ну... вместе. Только они не ебутся!
– Ебутся-ебутся. Все ебутся.
– Не-ет! А-а-а...
– И ты, Сидорова, будешь ебаться, когда вырастешь, – безжалостно предсказал Баринов.
– Не буду!!!
– Будешь-будешь...
Заслышав шум, появилась Ираида. Она, кажется, начала чувствовать что-то неладное в группе. Но пока ещё очень смутно... Поставив в угол самых громко оравших (к счастью, нашу бесштанную троицу воспиталка не заподозрила), она до самого подъёма осталась сидеть в спальне и караулить.
Так или иначе, но по моему авторитету был нанесен чувствительный удар. Новым фаворитом прочно становился этот, бля, всезнайка Сашка Баринов. Такого никак нельзя было допустить. Никак!
– Светка, а давай поебёмся, – предложил я, когда нас вывели гулять парами.
Моя подружка часто-часто захлопала длиннючими огненными ресницами, открыла ротик. Передние коренные зубки только-только начали резаться... Остановилась и даже вынула свою руку в красной шерстяной варежке из моей руки.
– Вова!! Да ты что...
Я, оглянувшись на Ираиду, крепко схватил Кашкарову за руку, притянул к себе и зашептал в ухо свой новый план.
Этому маменькиному сынку Баринову, да и всей нашей группе нужно показать, чего мы стóим. Обязательно показать! Пусть пока что смеются – увидят, что мы взрослые.
Этим вшивым эмигрантам нужно показать, кто хозяин в Калифорнии...
– Когда Ираида уйдёт курить, на шухер встанет кто-нибудь – вон, хоть Коновалов, – горячо шептал я. – Ты придёшь ко мне и ляжешь под одеяло.
– Как – без трусов???
– Нет, трусы потом снимешь. Весь тихий час ебаться не будем – полежишь немного, оденешься и уйдёшь. И всё на этом!
– Ой... а если и правда дети будут? От этого? А?
– Не будут. Ты что, Кашкарова, чем думаешь? Для того чтобы дети были, нужна яйцеклека. У тебя что, есть яйцеклека?
– Наверное, нет, – капельку подумав, отозвалась Светка. Моё предложение, похоже, одинаково и отпугивало, и притягивало её. – Всё равно, страшно...
– Ничего. Мы ведь сильно ебаться не будем...
***
...На шухере встали сразу двое – Коновалов и Ерохин. Вся группа, замерев в своих кроватках, превратилась в неподвижные изваяния. Только дружное сопение говорило о напряжённости момента...
Скрипнула светкина кровать. Моя храбрая подруга встала и, одетая в маечку и трусики, босиком прошлёпала по холодному полу. Секунда – и она скользнула под моё одеяло. Кожа у неё была вся в пупырышках, а сердце колотилось так, что мне стало не по себе. Некоторое время мы ворочались, стараясь поудобнее устроиться вдвоём на узкой пружинящей сетке. Наконец, улеглись.
– Ну? – нетерпеливо послышалось со стороны Барашки. – Где трусы?
– Сначала пусть поцелуются... – подсказал кто-то из девочек.
– Зачем целоваться?
– Телячьи нежности... – донеслось со стороны мальчиков.
– Так надо, мы в кино видели...
Делать нечего – народ требовал. Я чмокнул Светку в щёку.
– Нет! Надо в губы!
– Не понарошку...
– Сосаться уговора не было, – зло прошипел я. – Так, внимание – мы снимаем трусы. Светк, готова? Поехали...
Мы приступили к основному этапу. Сетка так яростно заскрипела, что мы сразу затихли. Те, кто пробовал хоть раз спариваться на железной койке совкового образца – аццком дивайсе, которое само, в силу своего устройства, является самым лучшим противозачаточным средством, изобретённым человечеством, не дадут мне соврать. Скрип был настолько характерен, что...
– Ну чё вы там? – поторопили нас.
– Давай по одному,– сказал я.
– Давай. Только ты – первый...
Стараясь быть как можно тише, я избавился от трусов. Вынул их, показал всем... Настал черёд Светки. У неё эта процедура заняла около двух минут – родители одевали своё чадо в довольно тугие панталоны с кружевами. Нахуя – неизвестно.
И в тот самый момент, когда Кашкарова торжествующе взмахнула своим интимным бельём, в группе появилась разъярённая Ираида. Наши, бля, «шухерщики» застыли на своих постах с открытыми ртами, наблюдая за «еблей», так что заметить воспиталку были не в состоянии.
Ираида Семёновна, давно увядшая женщина лет 35, многое, конечно, видела за десять или пятнадцать лет работы в детском саду. Её было практически невозможно вывести из себя, в чём я не раз убеждался. Ни стишками про Хуя и Пизду, ни коллективным ссаньём в старый чайник и созерцанием сизых залуп. Думаю, что даже пребывание одного-двух воспитанников в своих кроватях без трусов её бы больше позабавило, нежели разозлило.
Но застуканные in flagranto delicti Волков-Кашкарова, которым на пару едва бы исполнилось 14 лет – было слишком сильным испытанием для нервов. Впрочем, представьте себя на её месте, господа фтыкатели. Я, например, даже за себя не смог бы поручиться.
Не дав нам опомниться, Ираида подскочила к нашей кровати грациозным коротконогим галопом, сорвала одеяло. С какой-то невероятной судорогой лицевых мускулов оглядела наши дрожащие тельца в одних маечках. В семь лет я отличался от Светки только своими первичными половыми признаками – зрелище было отвратительное...
***
Скадал вышел охуенно сугубый.
Напомню, что на дворе стоял 1971 год.
В известность о случившемся в группе была поставлена заведующая, вызвали наших со Светкой родителей (все – коммунисты). С ними весьма долго беседовали.
Во всём обвинили воспитательницу. И в тот же вечер бедной Ираиде пришлось написать заявление по собственному. Больше я её не видел.
Свою рыжую подружку мне тоже больше не суждено было увидеть никогда, ибо её забрали из садика и отправили в другой город к бабушкам.
Нашу группу, коллективно провинившуюся, от расправы взрослых спасло только то, что до лета оставалось три месяца, а с 1-го сентября все мы должны были идти в школу.
Даже приблизительно не берусь вспомнить то количество педагогических бесед, которые со мной вели взрослые в этом, бля, 1971-м. Водили даже к детскому психиатру, который признал: «Ребёнок вполне здоров психически. И весьма одарённый мальчик – с большим, нужно полагать, будущим.»
С первым согласен, а во второй половине своего заключения сей почтенный эскулап жестоко ошибся.
Зато мой авторитет в глазах ровесников стал непререкаем.
Кроха сын
К отцу пришёл...
И сказала кроха:
«Пися в писю – хорошо!
Пися в попу – плохо...»
«Тот самый Волков, который ебался», – уважительно шептались за моей спиной. Учителя всегда относились ко мне с опаской. Именно тогда в моду начали входить анекдоты «про Вовочку» – почему-то все решили, что я и есть тот самый Мюнхгаузен. Я не спорил...
Первый раз я поебался в 19 лет, будучи уже студентом 3-го курса. У девушек я никогда особым успехом не пользовался. В 24 я женился.
Моя жена была достойной женщиной – достойной во всех отношениях. Одно меня в ней раздражало – она не любила трусов! Дома моя благоверная всегда ходила в лифчике (чтоб не отвисли сиськи), в футболке и в обтягивающей жопень замшевой мини-юбке. Это было удобно – она была очень чистоплотной девочкой и едва ли не каждый час подмывалась струёй душа, сев на край ванны.
Когда мною внезапно овладевало желание поебаться, её пелотка всегда была к моим услугам – стоило лишь опрокинуть m-me Волкову на ближайшую горизонтальную поверхность и развести в стороны её ноги – ахуенные беспезды ноги. И ебать, ебать, ебать, слегка задрав юбку. Ебаться она очень любила...
Но волчица моя не любила трусов. А я – любил. Любил тот момент, когда между мною и предметом моего вожделения оставалась лишь преграда в виде трусов. Обожал тот момент, когда рука моя проскальзывала под резиночку, когда я сначала робко-робко начинал тащить их вниз. И нисколько не возражающая против этого девушка в одно мгновение делалась мне самым близким и родным челом – моей сообщницей в предстоящем акте. Ведь в акте ебли, особенно в первый раз, всегда лежит что-то преступное...
Почему-то об этом я не мог сказать жене – что-то мешало. Конечно, не трусы послужили причиной нашего развода после 11 лет успешного брака. Но, так или иначе, неизбежное свершилось, и не жена она мне шесть последних сука лет.
***
Сегодня 14-е сентября 2006 года. Завтра мне ёбнет 42 – не хуй собачий, господа фтыкатели. Вспомнить есть чего до хуя и больше, но тема с трусами – самая светлая.
***
СВЕТКА! ГДЕ ТЫ? СПА-СИ-БО!!!
Автор: Волк Хуемщёлк
сентябрь, 2006г.
|
![[info]](http://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
Бугимент
